Дмитрий Позднеев

Вдумываясь в положение православных японцев и архиепископа Николая, создавшееся с объявлением Русско-японской войны, мы не можем не признать его в высшей степени затруднительным и тяжелым. И православные японцы, и архиепископ оказались в том положении, которое в доктрине нравственной философии называется collisio officiorum, то есть столкновение двух видов нравственных обязанностей.

В данном случае это были: для православных японцев долг по отношению к родине, совершенно естественное чувство патриотизма, и долг религиозный, чувство естественного дружелюбного отношения к России, от которой они получили свою веру. Молодой церкви было так легко уклониться в ту или другую сторону и сделать ошибочный шаг. Уклониться в сторону патриотизма значило войти в столкновение с совестью, требовавшею мира с учителями исповедуемой религии. Отдать излишнее уважение последним – значило навлечь на себя подозрение соотечественников в излишних симпатиях к враждебной к родине стране.

Положение архиепископа было еще более тяжелым, так как ему надлежало, во-первых, дать указания о разрешении вопроса о столкновении нравственных обязанностей своей паствы, во-вторых, разрешить аналогичный же вопрос и для самого себя. У него же лично столкновение обязанностей выразилось несколько иначе. Представлялось два вопроса: во-первых, должен ли он благословлять свою паству на войну с Россией, его родиной, в чем проявилось столкновение обязанностей в отношении к Богу и в отношении к родине. Он разрешил этот вопрос так, как ему приказывал епископский долг руководителя паствы, то есть в строгом соответствии с Евангелием. Второй коллизией был вопрос: оставаться ли ему в Японии и таким образом навлечь на себя подозрение русских в том, что настолько «объяпонился», что даже забыл родину, или же бросить свою паству в самое опасное для нее время, когда существуют постоянные возможности отпадения от Православия и уничтожения враждебно настроенным народом самой миссии. Этот последний вопрос архиепископ разрешил в первом смысле, несмотря на то, что подвергал жизнь свою явной опасности.

По общему признанию японцев, православная миссия и собор уцелели во время войны единственно благодаря тому, что счастье в войне оказалось всецело на их стороне. Так думало и японское правительство, ибо с самого начала военных действий оно назначило в миссию сильную военную охрану, остававшуюся там в течение всей войны. Когда же японский транспорт был пущен ко дну русскими крейсерами и в Токио начались по этому поводу волнения, то на дворе миссии и в прилегающем к ней районе было поставлено свыше роты солдат. Архиепископ и сам сознавал угрожающую ему опасность, ибо, распуская собор духовенства в 1904 году, он сказал так:

«Любезные собратия! Прощаясь ныне с вами, я не могу удержать некоторое особенное движение чувства и потому говорю вам от глубины сердца и прошу и вас принять мое слово к сердцу. Надеюсь, что мы увидимся и в будущем году, как обычно, в такое же время. Но можем ли мы с уверенностью сказать это? Видите, как охраняют это место и меня с ним? Значит, есть опасность. Будем уповать, что такая тщательная охрана не останется тщетною и что ангел Божий покроет нас своим крылом и защитит от бед миссию. Но на всякий случай примите мое прощальное слово, как завещание, которое, впрочем, если буду жив, не перестану говорить вам при каждом свидании».

Таким образом, архиепископ Николай при разрешении во время войны затруднения поступил как подобает истинному христианину, не остановившись перед страхом людской молвы, без боязни, что скажет о нем в той и другой стране общественное мнение, и теперь, когда мы можем смотреть на его поступок как на прошлый, мы ясно видим, что он поступил правильно, что он спас отношения Русской и Японской Православных Церквей, совершенно снял с Японской Православной Церкви всякие подозрения в политических интригах в пользу России, доказал свою собственную непричастность к политике и раз и навсегда установил возможность полного взаимного доверия между Японией и Россией.

Нечего и говорить, насколько тяжело было личное положение архиепископа во время Русско-японской войны. Он рассказывал, что совсем не читал газет, полных ликованием победителей и издевательствами над Россией, не мог ни с кем говорить о том, что его интересовало всего более, должен был прекратить всякую переписку с Россией и жил душою в полнейшем одиночестве, только занимаясь делами. Он отдавал, однако, всегда справедливость японцам и их такту во время войны. В своей речи при прекращении деятельности Общества духовного утешения военнопленных* 18 февраля 1906 года он сказал членам этого общества следующее:

«Благодарю вас лично от себя, прошу вместе с сим принять мою благодарность и всех окружающих меня братий и сестер. Господня воля совершается в победах и поражениях, - это мы, как христиане, ясно знаем и поэтому твердо веруем. Вы радовались во время побед, дарованных вам Господом, и не могли не радоваться; но ни разу никто из вас не отягчил моей печали обнаружением предо мной своей радости и торжества. Мы каждый день были вместе, делая общее дело, но, будучи вместе, мы не были я – русский, а вы – японцы, а были братья и сестры во Христе, дети одного Отца Небесного. При начале войны вы желали, чтобы я остался с вами, и обещались беречь меня, – и вы блистательно исполнили свое обещание, вы сберегли меня не только физически, но и нравственно, за что я особенно благодарен вам. Это всегда глубоко трогало меня, и на всю остальную жизнь мою останется для меня дорогим утешительным воспоминанием из этого неутешительного для меня времени»...

*Общество духовного утешения русских военнопленных, созданное свт. Николаем и священниками -японцами. Священники совершали богослужения в лагерях военнопленных.

Отрывок из «Воспоминаний и характеристик», 1912 год.